Луи Рено: судьба основателя компании Renault

Судьба улыбалась Луи с рождения. Свидетельство тому – большой, причудливо изукрашенный дом возле парижской площади Лаборд. Тогда здесь жила семья галантерейщика Рено: сам мсье Альфред, мадам Луиза-Берте, трое их сыновей и две дочери. Помимо городского и загородного домов мсье Рено владел фабрикой, семиэтажным торговым центром в Париже и филиалом в Лондоне. Он происходил из почтенного, из поколения в поколение набирающего вес рода, и Луи Рено тоже должен был продолжить семейное дело, прибавить очередную пару миллионов, выгодно жениться и родить наследника-галантерейщика. Так бы все и сложилось, если бы в судьбу Луи Рено не вмешалась страсть к огромным по тем временам скоростям и сложным механизмам.

Ах, как хорош был Париж весной 1898 года! По мощенным брусчаткой улицам катились сияющие лаком экипажи, холеные лошади лениво помахивали аккуратно подстриженными хвостами. Кучера носили цилиндры, а седоки – фраки и плащи с пелеринами. Они тратили целое состояние на перчатки, прически и выписанные из Ниццы бутоньерки. А парижские женщины…

Тогда улицы украшали обнаженные плечи, мерно колыхавшиеся длинные юбки колоколом, томно глядевшие из-под огромных шляп глаза. Ранним вечером в ресторанах и кафе загорались огни, распахивались двери светских салонов. Публика неспешно перемещалась из одного модного места в другое, флиртуя и сплетничая. Этот прекрасный мир принадлежал Луи Рено по праву рождения, но он предпочел иные удовольствия.

…Чахлый мотор тарахтит и плюется дымом, молодой человек возится с двигателем, собранным фирмой “Де Дион”, – руки по локоть в масле, лоб перепачкан сажей. Это – автомобиль, однако он больше напоминает поставленный на четыре колеса курятник. “Самобеглая коляска” тарахтит в сколоченном из досок сарае во дворе загородного дома Рено в Бийянкуре. Сарай и есть фирма “Братья Рено”. Братья снизошли к увлечению Луи: каждый выделил ему по тридцать тысяч франков. В нынешнем году Луи обещает продать целых шесть машин.

Его фирма – это несколько инженеров, два-три десятка рабочих, сарай, защищающий их от дождя, раскаленная докрасна железная печка и немного денег на счете. Все остальное приложится благодаря его вечно лохматой, несуразно большой голове. Недавно он придумал хитрое устройство – прямую передачу, переключающуюся одним движением рычага. А что до мечты… Если бы он рассказал о ней женщине, с которой делил постель, Жанне Атто, актрисе “Опера Комик”, та, наверное, подняла бы его на смех.

…Небольшой театральный зал, на сцене, освещенной колеблющимся пламенем газовых светильников, роскошная женщина в античной тунике поет арию Амнерис. Большая удача, что такая женщина согласилась жить с тобой, но Луи не содержит Жанну. Так, помогает по мелочи, да в последнее время дает деньги на квартиру… Выходит, это любовь? Пожалуй… Только такая любовь и возможна между подающим надежды юношей из хорошей семьи и актрисой на три года его старше: оба понимают, что будущего у них нет, и относятся к этому спокойно.

Проснувшись в семь утра – ему пора на завод, Луи Рено думает не о том, что малышка Жанна была восхитительна нынешней ночью. На одной подушке соприкасаются две головы: ее, в спутанной короне густых-иссиня черных волос, и его, каштановая. В сонной женской головке мешаются сцены из “Аиды” (у Радамеса почему-то большая лохматая голова Луи, его длинный нос, черные глаза, большие усы и пахнущие машинным маслом сильные руки) и недавний скандал с хамом директором, отказавшимся повысить жалованье. А в голове Луи (он протянул руку к валяющимся на трюмо кальсонам да так и застыл) окончательно складывается образ его Идеальной Любви.

Она маленькая, изящная, но очень сильная, с выраженными, развитыми формами. Норовистая и покладистая одновременно, с виду сдержанная, а на самом деле порывистая, дающая больше, чем обещала…

Это машина, которую он когда-нибудь сделает! Он мысленно ласкает стройные крылья и выпуклую решетку капота, натягивает кальсоны, затем – брюки, целует блаженно улыбающуюся Жанну в теплую щечку, поправляет перед зеркалом галстук, кивает сонному консьержу и уезжает на завод. Уже восемь: легкий холодок пробирается под кожаную куртку, кофе обжигает нёбо, Рено вытирает губы и возвращает термос краснолицему усатому рабочему. Перед ними – шедевр: оснащенная прямой передачей двухдверная гоночная машина на патентованном шасси Рено. Пока она не похожа на его мечту: слишком неудобна, мала, да и красавицей ее не назовешь. Ничего, зато на шоссе его малышка даст сто очков вперед любой сопернице. Не за горами гонки “Париж-Трувиль”, и там он всем покажет!

Его машина пришла первой. За рулем сидел сам Луи: взъерошенный, счастливый, похожий на хищную птицу со сложенными крыльями. Обезумевшая от восторга мадемуазель Атто прыгала перед судейской трибуной и размахивала огромным букетом алых роз. Чуть в стороне (в их семье строго соблюдались приличия) стояли братья Луи – Фернан и Марсель.

Скорость пьянит, ветер бьет в лицо, машина скрипит, она еще слишком несовершенна и в любую минуту может развалиться… (Такое действительно случалось.) Наслаждение опасностью настолько острое, что даже брат Марсель, чопорно наблюдавший за тем, как младший подкатывает на своей бешеной керосинке к орущим трибунам, вдруг понял: вот оно! Вот то, ради чего стоит жить, – что по сравнению с этим пуговицы и патентованые подтяжки?! Стоит ли тратить жизнь на торговлю кружевом для дамских платьев? Уже через полгода Марсель – участник гонок “Париж-Рамбуйе”, и семейные деньги, нажитые поколениями галантерейщиков, медленно двинулись в автомобильное дело.

На дворе 1900 год, у фирмы братьев Рено уже сто семьдесят девять заказов! Прошло всего два года, и сарайчик, где несколько обогревавшихся у железной печки рабочих собирали в год шесть автомобилей, превратился в завод, занимающий полгектара. Луи Рено стал миллионером и по-прежнему участвует в гонках. Его брат тоже берет один приз за другим. Для Марселя гонки стали настоящей манией: серебряные кубки заполняют полки гостиной, потихоньку вытесняя из буфета севрский фарфор. Скорости растут, гонки становятся опасной игрой со смертью. И в этом их главная прелесть. 1903 год, гонки “Париж-Мадрид”. Один поворот, другой – лопнула шина, Марсель вытаскивает из багажника новую. Следующий поворот, а затем еще один – авария отняла драгоценные минуты, но сейчас он опять впереди. Автомобиль несется по грунтовой дороге со скоростью сто километров в час, пыль залепляет шоферские очки, встречные крестьяне ошеломленно глядят вслед. Новый поворот – его заносит, но машину удается выровнять… А потом у Марселя Рено отказали тормоза…

Смерть была мгновенной: резкий удар – и темнота. Скорее всего Марсель не успел понять – он умирает, и пожалеть, что не остался галантерейщиком.

Победы на гонках и смерть одного из основателей фирмы привлекли внимание к машинам Рено: бренд приобрел легенду. К тридцати восьми годам Луи Рено стал единоличным владельцем быстро растущего предприятия – теперь оно называлось “Автомобили Рено”. В 1906 году Луи начал строительство замка. В обширном поместье, занимавшем четыреста двадцать шесть гектаров, нашлось место и кортам, и огромным гаражам, и вольерам для дичи, и причалам для яхт.

…Осенью 1914 года шофер Луи Рено притормозил у военного министерства. Хозяин вышел из машины и на секунду задержался, взглянув на грузовую машину, стоявшую на другой стороне улицы. Это был тяжелый грузовик фирмы “Рено” с камуфляжной раскраской и красными крестами на бортах. Вокруг суетились санитары, выгружая раненых. Рядом стояла высокая дама в платье медсестры; Рено поймал себя на том, что неприлично долго смотрит на нее, слегка поклонился и отвел глаза. На вид ей лет двадцать: безупречная осанка, строгий профиль, четко очерченные губы, большие светлые глаза… Сразу видно – женщина из общества. Раньше они вполне могли бы встретиться на каком-нибудь благотворительном балу, но теперь их пути разошлись: в тяжелые времена каждый как может старается послужить родине. Незнакомка хлопочет в больничных палатах, он, промышленник, работает на благо Франции по-своему…

Он не пробыл в окопах и дня, но оказался героем этой войны: символом обороны Парижа стало приземистое и прочное такси “Рено”. В 1914 году немцы прорвали фронт, и городские таксисты отвезли на передовую тысячи свежих солдат. А символом победы стал танк “Рено” – маленький, юркий, быстрый, на пять голов превосходивший все современные модели. К концу войны Луи Рено заработал репутацию спасителя Отечества. Ему исполнился сорок один год – в этом возрасте мужчина просто обязан влюбиться.

…Они познакомились за несколько недель до победы, когда танки “Рено” уже прорвали немецкий фронт. Мэрия Центрального округа устроила благотворительный аукцион в пользу пострадавших на войне солдат, она стояла за одним из прилавков с сувенирами. Строгий профиль, большие глаза, четко очерченные губы… Рено вспомнил 1914 год и встречу у подъезда военного министерства, остановился и купил сразу шесть фарфоровых собачек, заплатив за них десятикратную цену. Он знал, что при первом знакомстве на женщину надо произвести впечатление. Дама ахнула, но на самом деле совсем не удивилась – Кристиана Буллер знала Луи Рено в лицо. Просто она была умна и мастерски разыграла удивление. Их познакомили, через месяц она представила его родителям, а через два месяца, двадцать шестого сентября 1918 года, состоялась свадьба.

Выдался чудесный день, двадцатичетырехлетняя невеста была прекрасна, седеющий жених казался совершенно счастливым. Щелкали фотовспышки журналистов, среди гостей были самые видные люди республики: на свадьбу пожаловал даже “отец окопников”, главнокомандующий, маршал Петен. В толпе шептались: “Рено – это Франция!” Он взглянул на Кристиану и поклялся себе, что будет вспоминать этот день всегда, когда ему станет плохо.

…Наступили тридцатые, и Луи Рено кажется, что Париж уже не тот: кареты сменились автомобилями, в них сидят нервные, неуверенные в будущем мужчины. Да и какое уж тут будущее, когда вокруг только и говорят о гражданской войне! Изменились и женщины: худые и длинные как хлыст, язвительные, нынче они, по словам русского писателя-эмигранта, фамилию которого Рено, разумеется, не запомнил, кусают мужчину сразу за кошелек. Луи Рено нынешние женщины совсем не по душе… Он поклонник прежней красоты, ему нравится, когда дама напоминает античную статую. Такой была Жанна Атто, таковы его сегодняшние подруги. А Кристиана? Что ж, у нее тоже есть друг. Молодой и, говорят, талантливый писатель Пьер Дриё Ла Рошель, автор модной книги “Мужчина, покрытый женщинами”. Кристиана старается угнаться за модой: самые модные драгоценности, самые модные друзья, самый модный мужчина… Но он не в претензии; главное – жена подарила ему сына.

Луи встряхивает своей птичьей головой – седые волосы все так же взъерошены – и освобождается от ненужных мыслей. Мощный представительский “Рено” в сорок лошадиных сил мягко катит по парижским улицам: пришло время автомобилистов, и брусчатку сменил асфальт. Господин Рено едет в свой замок Бателлери: недавно он прикупил еще сто сорок акров земли, и теперь ему принадлежит весь полуостров Сены. На светофоре он останавливается и опускает стекло, чтобы глотнуть сырого, холодного, смешанного с запахом бензина парижского воздуха, и слышит звонкие возгласы газетчиков;

— …Крепостник Бийянкура!..

— …Шесть тысяч уволенных с заводов Рено. Металлисты, обороняйтесь!

Рено оборачивается к своему спутнику:

— Послушайте, но ведь все это гнусная ложь!

— Конечно, патрон. Однако половина нации верит, что это – чистая правда, и вы никогда не переубедите ее в обратном…

Машина трогается с места, Рено откидывается на подушки сиденья. Сегодня суббота, он ушел с завода рано – около восьми вечера. Завтра светский день, придется изображать любезного хозяина. В Бателлери приедут друзья – его и Кристианы, соберется весь клан Рено и многие из тех, о ком нынче говорят и пишут. Звездой дня должен стать модный писатель, знаменитость, летчик Сент-Экзюпери – его пригласила Кристиана. Гостей ждут домик, построенный в сельском стиле, вездеходы, которые отвезут их на охоту, качающиеся у причалов яхты. Как прекрасен Бателлери светлой черепичной крышей, оконными переплетами из лакированного дерева и парадной лестницей с орнаментом из виноградной лозы, как хороши его поля, леса и фермы! Еще Луи принадлежит большое поместье Эскампобар на Лазурном берегу, но Луи Рено куда милее Бателлери, его самый первый замок, построенный в 1906 году.

День прошел прекрасно: Пьер Дриё Ла Рошель был трогательно нежен с Кристианой и надменен со всеми остальными. Господин Сент-Экзюпери поначалу казался несколько растерянным: писатель не сразу понял, кто кому родственник и кто чей любовник. Впрочем, он быстро во всем разобрался и развлек общество рассказами о своих африканских приключениях. День удался, и впереди еще множество таких же приемов, поездок на сафари, прогулок на яхте, костюмированных вечеров на открытом воздухе. Длинные автомобили, где можно обедать, флиртовать, спать и пересечь Альпы, не чувствуя тряски. Отделанные белой кожей купе на двоих в вагонах – “люкс”. Драгоценности от Картье и Шоме. Сбор омаров на острове Шозе, стрельба по фазанам в Нормандии. Океанские яхты с обшитыми красным деревом каютами, частные самолеты, армия лакеев, вышколенные личные секретари – Луи Рено давно привык ко всему этому, да и комедия с супружескими адюльтерами входила в общепринятые условия игры.

Он завтракал с Кристианой и ужинал со своей постоянной любовницей – госпожой Моро, актрисой, моложе его на тридцать лет. Обе женщины постоянно пеняли ему на невнимание и требовали подарков. Преданный секретарь, закончив доклад о положении на заводах и новых альянсах между верхушкой директората, тактично рассказывал о том, что происходит между его женой и господином Ла Рошелем.

— Мадам обедала в модном ресторане – судя по всему, не одна, ведь счет составил более двухсот франков.

— И все оплатила она?

— Да, мсье, как всегда. Говорят, мадам предложила господину Ла Рошелю забыть о прошлом и скрепить платоническую дружбу рукопожатием.

— Что еще говорят?

— Говорят, что на следующей неделе она попросит его вспомнить о прошлом…

— Что еще?

— Господин Ла Рошель готовит к изданию новый роман: он вывел вас под именем султана Мансура, а мадам – под именем его жены, прекрасной Белукии. Ключевая фраза: “Никогда прежде тело не говорило со мной так, как тело Белукии”.

С некоторых пор близкие замечают, что у мсье Рено не все в порядке со здоровьем. Врачи видят причину в афазии, малоизученной болезни почек, сопровождающейся неврологическими расстройствами. Нужна операция, но Луи и слышать об этом не хочет. Он не собирается тратить на врачей месяц жизни. Это время ему необходимо – на подходе автомобиль его жизни, недорогая удобная народная машина. Если запустить ее в производство, и “Пежо”, и “Ситроен” окажутся далеко позади. И он бы давно это сделал, не мешай ему все кому не лень! Так думал Луи Рено летом 1936 года. Он был измучен и раздражен до такой степени, что однажды изменил себе и сорвался в присутствии жены и гостей.

Был вечер на яхте “Бризеида”: темно, в воде отражались звезды, под освещенным навесом накрыт поздний обед. Гости расселись, во главе стола – хозяин; и тут Луи Рено, мило улыбнувшись, зачитывает вслух телеграмму, посланную Кристиане Пьером Дриё Ла Рошелем. Телеграмма предельно откровенна.

Гости молчат, Кристиана багровеет. “Не хочешь ли ракового супа, дорогая?” – спрашивает ее Луи. После обеда гости пошептались и сошлись на том, что мсье Рено устал… Его имя тогда не трепал только ленивый: ходили слухи, что рабочие со дня на день займут заводы Рено в Бийянкуре.

…Толпы беженцев, обезумевшие, потерявшие свои части солдаты, растерянные генералы… В небе Франции хозяйничают немецкие бомбардировщики. Танки и грузовики “Рено” горят как свечки. В 1940 году немцы маршем прошли по Елисейским полям, и Франция была наполовину оккупирована, сохранив, правда, правительство, колонии, флот и даже какое-то подобие армии. Теперь каждый сам решал, что делать дальше: поддерживать новый порядок или начинать борьбу. Луи Рено тоже предстояло сделать выбор – разница лишь в том, что он решал не только за себя. За его плечами были гигантские заводы, колоссальные запасы сырья, тридцать тысяч рабочих и дело всей его жизни. Он хотел одного: выпускать автомобили, война же, с его точки зрения, была лишь временной помехой…

Луи должен выполнять свои обязанности, а от них у любого голова пошла бы кругом.

Как спасти заводы от захвата немцами? Как скрыть сотни тонн никеля, каучука, олова, спрятанных в пришвартованных на набережной Сены баржах? Как могут его заводы выпускать автомобили, если частным лицам не продают бензин?

Сознание Луи Рено пока остается ясным, но болезнь прогрессирует: речь в минуты волнения нарушается, окружавшие не всегда понимают, что он имеет в виду. Огромное предприятие медленно дрейфует на скалы, а утративший связь с реальностью капитан стоит, намертво вцепившись в штурвал, и никому не отдает управление.

Рено превращает завод в огромное сельскохозяйственное предприятие: Франция голодает, и он снабжает едой весь свой клан, всех друзей, всех директоров своих заводов. Пайки получают госпожа Моро и управляющие, грузовик с продуктами пробирается в провинцию, где доживает свой век Жанна Атто.

Однажды Рено наблюдал, как работал на тракторе инженер с его завода, которого пригласили помочь освоить новую технику. Инженер хорошо вел борозду, и Рено воскликнул: “Беру вас в трактористы!” Инженер намекнул, что у него уже есть хорошая работа и для того, чтобы ее добиться, он получил высшее образование. Услышав это, Рено оскорбился: “Вы больше не входите в число моих сотрудников!”

Луи становился все более вспыльчивым. Забыв ключи от машины, он мог в бешенстве разбить камнем стекло. Те, кто давно с ним работал, поражались – патрон стал неузнаваем. Входя в конструкторское бюро, он с трудом подыскивал слова, в лучшем случае выдавливал из себя: “Работайте, работайте…”

Его письма уехавшей из Парижа жене напоминали крик отчаяния: “Когда мне плохо, я стараюсь надеяться. Надейся, как и я, моя любовь и мое сердце рядом с тобой…”

Разум Луи Рено погружался в сумерки, но тем не менее он оставался единоличным владельцем огромного предприятия. Он не сказал “нет” немцам и тем, кто с ними сотрудничал, – ему и отвечать за перевозившие солдат вермахта грузовики и двигатели для люфтваффе, собранные на заводах “Рено”. Сопротивление знало обо всех грехах концерна, но юридически досье Луи Рено оставалось пустым: во Франции действовало законное правительство, и заключенное им перемирие обязывало французские фирмы сотрудничать с оккупантами… С точки зрения закона Рено был неуязвим – но кто смотрит на закон во времена войн и революций?

В августе 1944 года Париж праздновал освобождение. Город веселился, город пел, а расплата за унижения оккупации была короткой: коллаборационистов ставили к стенке, гулявших с немецкими солдатами девушек брили наголо. Луи Рено никто не искал: он мог свободно уехать за границу, но решил явиться к властям, и его отправили в тюрьму Френе.

Совсем недавно в камерах Френе методично пытали подпольщиков и английских агентов. Теперь здесь расстреливали тех, кого подозревали в связях с оккупантами. Начальник тюрьмы не владел ситуацией: из-под его контроля вышло целое крыло тюрьмы. Чтобы хоть как-то защитить именитого арестанта, начальник поместил Луи в лазарет, в одиночную камеру. Но это мало облегчило его участь. Рено страдал клаустрофобией, его терзали доносившиеся снизу стоны и крики; вскоре он впал в забытье и начал бредить.

Дальнейшее известно по свидетельствам тех, кто видел его в тюрьме. Медсестра, посещавшая Рено, записала его слова:

— Они национализируют мои заводы, но я равнодушен к богатству. Мне хотелось бы иметь всего один цех, этого хватило бы, ведь я сам способен изготовить все детали автомобиля… Если бы я отказался запустить производство, то заводы работали бы и без моего участия, причем на полную мощность, а при мне они еле-еле функционировали…

Медсестра уверяла, что до ее ухода из лазарета Рено пребывал в полном здравии. Уже через несколько дней после этого адвокат, наблюдавший за узником в окошечко камеры (внутрь его не пустили), увидел, что тот не может встать с постели. Когда на свидании Кристиана пообещала, что через два-три дня вызволит его из тюрьмы, Рено ответил: “Слишком поздно. Меня убьют раньше, они приходят по ночам”. На следующий день жена снова приехала в тюрьму, но ее не пустили. В то же утро кто-то видел Рено лежащим без сознания, с забинтованной головой. Тюремщик сказал: “Этой ночью его отдубасили. Они не знают пощады. Спорить бесполезно”.

Его смерть пришлась многим на руку: живой Рено мог бы восстановить свое доброе имя, но, умерев, превратился в изгоя. Его ближайшие соратники на суде были оправданы, некоторые даже получили благодарность – они доказали, что по мере сил тормозили производство. Рено ничего уже не мог сказать в свое оправдание. Его империю конфисковали, подбирались и к личному состоянию. Сразу после смерти Рено семья начала хлопотать о его реабилитации.

Эта борьба с переменным успехом продолжается до сих пор: пока вдове и сыну не удалось выиграть ни одного процесса, зато им выплатили многомиллионную компенсацию, а по дорогам всего мира бегают десятки тысяч компактных и проворных автомобилей “Рено”.

Алекс Макдермотт

по материалам журнала “Караван историй” Рено отправили в больницу. В госпиталь Сен-Жан-де-Дье привезли умирающего, но Луи Рено и здесь проявил свой характер: он умирал девятнадцать дней. После кончины рентгеновские снимки показали, что затылочная кость черепа Луи Рено была сломана.

Его смерть пришлась многим на руку: живой Рено мог бы восстановить свое доброе имя, но, умерев, превратился в изгоя. Его ближайшие соратники на суде были оправданы, некоторые даже получили благодарность – они доказали, что по мере сил тормозили производство. Рено ничего уже не мог сказать в свое оправдание. Его империю конфисковали, подбирались и к личному состоянию. Сразу после смерти Рено семья начала хлопотать о его реабилитации.

Эта борьба с переменным успехом продолжается до сих пор: пока вдове и сыну не удалось выиграть ни одного процесса, зато им выплатили многомиллионную компенсацию, а по дорогам всего мира бегают десятки тысяч компактных и проворных автомобилей “Рено”.

Алекс Макдермотт

Renault 18 CV 1924 в музее Брюсселя